«О чём молчали историки» (В. Шигин)
Продолжение статьи-трилогии
«Мичман Даль и адмирал Грейг: история конфликта на фоне столетий»
«Мичман Даль и адмирал Грейг: история конфликта на фоне столетий»
Полную картину происходящего в 20-30-х годах XIX века в Причерноморье даёт в книге «Неизвестная война императора Николая I» современный российский писатель-маринист, капитан I ранга Владимир Шигин. Собрав и обобщив редкие архивные материалы, автору книги впервые удалось раскрыть многие загадки отечественной истории. На фоне открывшихся фактов покрытые тайной николаевские истории противостояния В.Даля, А.Казарского и адмирала Грейга получили, наконец, своё завершение: молчание историографов нарушено – всё тайное, дождавшись своего часа, становится явным.
В XIX веке Европа вела яростную финансовую войну против России, убирая с пути опасного конкурента. Несмотря на отчаянное экономическое положение, николаевская Россия была могучим государством, победившим в 3-х войнах Персию, Турцию, Польшу. На фоне общегосударственной отсталости в стране повсюду процветали взяточничество и казнокрадство, коррупция и подлоги. Известно высказывание Николая I наследнику Александру: «В России не воруем только мы с тобой, Саша!» Но Черноморский флот всё же очень выделялся размерами коррупции на фоне всей остальной России. Треть государственного бюджета шла на армию и флот, и «более половины флотского бюджета уплывало налево - громные суммы уходили в Николаев и навсегда там исчезали» (В.Шигин). Почему же, зная о казнокрадах, Николай I проявлял попустительство или бессилие?
Многое, предполагает В.Шигин, объясняет случай с Герценом, который в Париже активно занимался антироссийской деятельностью, при этом жил за счёт труда своих крепостных. Когда же разгневанный император объявил имущество эмигранта-революционера конфискованным, за незаконного сына русского помещика неожиданно вступился сам Джеймс Ротшильд, «царь иудейский». В гневном письме императору он требовал вернуть Герцену его крепостных, в противном случае грозил отказом в международном кредите. И Николаю пришлось смирить свою гордыню. Отныне Герцен, свидетельствует историк, становится главным агентом влияния Запада, и до конца своих дней он усердно отрабатывал свои деньги перед кланом Ротшильдов, начав идеологическую обработку российской интеллигенции и студенчества перед Крымской войной. Вот цитата из его статьи «С того берега»: «Когда не могут все жить хорошо, пусть живут несколько, пусть живёт один за счёт других, лишь бы кому-нибудь было хорошо и широко».
С домом Ротшильдов поддерживал самые тесные отношения и авторитетнейший николаевский купец Рафалович. А проекты Грейга субсидировал банкир Герш Мовшович - представитель дома Ротшильдов в Одессе. Такая поддержка придавала уверенности Грейгу в безнаказанности за проведение незаконных финансовых операций. По мнению автора книги, происходившие в то время события в жизни ЧФ во многом подвели страну к будущей катастрофе в Крымской войне.
Историографы весьма положительно оценивают первый период руководства ЧФ Грейгом - человеком достаточно либеральным и бескорыстным, при этом внушаемым, злопамятным и упрямым. В начале своего командования Грейг не имел прямого отношения к финансовым кругам. Разительный контраст представляют последние годы его правления. Адмирал практически самоустранился от руководства флотом, передав всё в руки своей супруги и ближайшего окружения. Историк уверен, что огромнейший вред, нанесённый Российскому государству при попустительстве Грейга и самом непосредственном его участии, увы, не идёт ни в какое сравнение с тем, что он успел сделать хорошего.
По замыслу Николая I Россия должна была иметь третий флот в мире, уступая лишь Франции и Англии, поэтому в 20-30-х годах ежегодный финансовый оборот ЧФ составлял 8-12 млн. рублей золотом. На эти миллионы, свидетельствует писатель, как мухи на мёд, стремились отовсюду расторопные поставщики, участвуя в ожесточённой финансово-экономической войне: то была смертельная схватка старой греческой торговой мафии с молодой еврейской за передел сфер влияния в Черноморском регионе.
Едва Лея переехала в дом Главного командира, как в Николаев кинулись и толпы её алчных соплеменников, которым новая полуцарица Причерноморья помогла прибрать к рукам все поставки флоту корабельного леса, а затем и другие направления хозяйственной деятельности. «Женщина-купец – о таком в России и не слышали!»- звучит воклицание. «Не любовь, а выгода, положение в свете, богатство, влияние и власть – вот что двигало помыслами этой циничной и предприимчивой женщины. Что и говорить, торговка из Могилёва сорвала джекпот!» - утверждает писатель и выдвигает гениальное предположение: их встреча была тщательно организована и срежиссирована еврейскими купцами-миллионщиками, которые вполне могли подобрать соответствующую даму без комплексов, проинструктировать её, помочь отправить прямиком в кабинет, а потом и в постель закомплексованному Грейгу. Адмирал испытал чувство полного счастья, и с этой минуты всё остальное было для него уже вторичным. Если так, то Лея по полной программе вполне оправдала оказанное ей доверие предприимчивых и дальновидных купцов: из 52 подрядчиков ЧФ с 1813 по 1830 годы 30 были евреями фамильных кланов; с подачи Леи их торговая община оказалась в гораздо более выгодных условиях, чем русские и греческие. Об этом пишут и В.Шигин, и Ю.Крючков, по-разному комментируя изложенные факты.
Вскоре русские купцы были вытеснены, а греческие потеснены на третьестепенные роли. Прибыль их превышала все мыслимые проценты. Это носило вызывающий характер. Грейг новым друзям Леи оказывал открытое покровительство, «лоббировал» их интересы. Адмирал стал ширмою в умелых, алчных и цепких руках. Что и говорить, если «сам командир флотом и портами являлся одновременно…председателем Николаевского ссудного банка! Преуспевающий банкир! Лучшего прикрытия для финансовых махинаций придумать было просто невозможно!» Власть управительницы ЧФ Леи Грейг была поистине безгранична. Месть могла настигнуть кого угодно.
Попал в опалу и В. Даль. Автор пишет, что стихи Даля вызвали у Грейга ярость неописуемую. Куда подевалась маска европейского либерала. Отчаянно смелое стихотворение было прямым обвинением грейговскому беспределу. «По-мальчишески нелепо? Возможно, да! Но что ещё мог сделать мичман? Он вышел на бой с кликой с открытым забралом и уже только за это достоин нашей памяти».
Автор возмущённо пишет, что Ю.С.Крючков, чтобы отвлечь внимание от истинной причины написания эпиграммы, пытается самым бессовестным образом извратить события, по которым молодой мичман мог решиться на столь отчаянный поступок, как сатира на адмирала и его любовницу. Истинная причина весьма прозрачна – фантастическое воровство и беспредел грейговской банды. Профессор же утверждает, что Владимир Даль попросту был влюблён в Юлию и добивался её расположения, «рассчитывая на легковесное прошлое». Храня верность адмиралу, Юля якобы дала резкий отпор самовлюблённому мичману, чем задела нездоровое честолюбие Даля, и он решил отомстить, и «сделал это продуманно, жестоко и мерзко», ибо «без мотивации оскорбить женщину может только троглодит, ущербный ублюдок, но Даль им не был». Отлично зная, что всё было далеко не так, историк преднамеренно оскорбляет В.И.Даля. Шигин констатирует: «Даль представлен Крючковым как злобный параноик, который стремится ни за что ни про что оклеветать и оскорбить идеальную женщину Лею только за то, что она отвергла его грязные домогательства. За такие необоснованные и мерзкие обвинения в былые времена били канделябром».
Бездонной кормушкой для черноморских хищников стало кораблестроение и порты, внешнеторговый оборот и экспорт пшеницы. По данным одесского краеведа Р. Александрова, экспорт хлеба из одного лишь одесского порта был больше, чем из всех портов США; список богатейших одесских купцов включал 121 фамилию, при этом размеры коррупции и воровства были фантастическими; экспорт зерна из России в 1817г. официально составлял 143,2 млн. пудов, в 1824 – 11,9 млн. пудов. С 1820 по 1822-й годы дефицит бюджета вырос с 24,3 млн до 57,6 млн.рублей. Ежегодно казна не досчитывалась миллионов рублей, которые потоком растекались по карманам местных воротил-купцов, продажных чиновников и флотских начальников. Лучшие казённые верфи отдавались в частные руки за символические деньги Шлеме Рафаловичу, захватывались торговые рынки, прежде всего, хлебной и угольной морских линий. Частное судостроение буквально обдирало государство, при этом в Херсоне кораблестроение уничтожалось. Ни количество кораблей, ни качество их постройки ни в коей мере не соответствовали отпускаемым на это деньгам. «Взвинчивая цены на постройку судов, Грейг всегда завышал количество просимых денег как минимум в полтора раза и без отчётности. Миллионы исчезали один за другим без всякого следа. К концу своего руководства Грейг довёл ЧФ до самого бедственного состояния. Флот практически не выходил в море, новые корабли сгнивали в порту, не сделав порой ни одной полноценной кампании. При этом адмирал требовал всё новых и новых денег на постройку обречённых на сгнивание кораблей. «Шло первичное накопление капитала будущими банковскими воротилами мира» (В.Шигин).
Существует ещё одна обнародованная писателем тайна отечественной истории. Потеряв чувство реальности, черноморские «мафиози» захотели полной независимости от центральной власти, создания военизированной автономии. Если раньше Петербург волновали вопросы экономической вакханалии на Чёрном море, то теперь проблема стала переходить в политическую плоскость. В 1826 году Грейг впервые решился на открытый шантаж, требуя вознаграждения за неучастие в мятеже 1825года. Тогда император проявил завидную выдержку и требования «черноморской мафии» проигнорировал. В 1831 году зарвавшаяся «большая четвёрка»: Юлия, Критский, Серебряный и Рафалович - реорганизовали по собственному проекту флотские управленческие структуры, а Грейг поставил Николая I перед фактом. Отныне абсолютно всё единолично на флоте решал только Критский, отчитываясь официально лишь перед Грейгом и фактически – только перед Юлией. Задуманная схема полного выкачивания государственных денег в свой карман стала реальностью. Уверовав в свое всемогущество, Грейг из Николаева начал создавать собственную столицу, своеобразный Юлиополь. И вдруг в 1832 году Морское министерство в отчётных документах по ЧФ находит расхождения на сотни тысяч рублей, но Грейг демонстративно отказывается что-либо объяснять, пытаясь «горлом» отбить наскоки министерских чиновников - ему не указ сам император! Грандиозный скандал совпадает с ревизией Казарского в Одессе и циничным его убийством. «Результаты вскрытых Казарским хищений и недостач говорили уже не столько о воровстве, сколько о подрыве всего экономического могущества России». Результаты проверки бесследно исчезли, резонансное убийство так и не было раскрыто.
Анализируя документы и факты, автора посещает ужасная, трудно вообразимая мысль: как только на черноморском горизонте появлялись служащие и даже сам император с целью произвести финансовую проверку, эти потенциальные ревизоры странным и скоропостижным образом умирали. Шигин приводит примеры таких таинственных случаев.
В 1825 году Александр I затеял поездку на юг, чтобы лично проинспектировать Южную армию и ЧФ с портами. Местом своего пребывания он выбрал Таганрог, где намеревался проверить порт. Результаты высочайшей инспекции смогли быть непредсказуемы. Следовало устранить императора – он вдруг умирает. Последним, кто видел императора здоровым, был Грейг. В дневниковых записях царицы-матери вначале исчезают страницы с описанием последних дней жизни сына, потом Николай I и вовсе сжигает дневник, где можно было найти объяснение этой скоропостижной смерти. Автор очень убедительно доказывает возможность отравления императора заинтересованными особами.
В книге описывается не менее загадочный инцидент 1829г. в Петербурге, где в Морском министерстве образовалась весьма авторитетная «антигрейговская партия»: адмирал Г.А.Сарычев, генерал-интендант В.И.Головин и начальник морского штаба А.С.Меншиков. Первая атака новой команды на грейговскую камарилью началась в начале 1830 года. Противник для Грейга был слишком опасен, и надо было срочно что-то предпринимать. Дальше происходит нечто весьма неожиданное: 30.07 и 8.08 скоропостижно умирают Сарычев и Головин. Меншиков в столице отсутствовал. «Без всякого расследования списали на смерть от холеры и сбросили в засыпанную известью братскую могилу - эти смерти отсрочили неизбежное на несколько лет».
Несказанно повезло только неутомимому разоблачителю воровства, творимого в Николаеве, бухгалтеру ЧФ Яцыну. После «подставной», «дружеской» проверки в 1827г. суд удалил Яцына со службы как клеветника. Грейг посадил его в гауптвахту на 3 года. Но Яцын не унимался, дело пересмотрели в 1836г., но за давностью времени прекратили, конечно же, после очередной душераздирающей слезницы Грейга на имя императора, писать которые адмирал был непревзойдённым мастером, например: «Возможно ли думать, что я смел в чём-либо обмануть всемилостивейшего моего государя, когда вся моя жизнь доказывает неусыпное старание к отвращению зла и строгому соблюдению казённых выгод? Совесть моя по делу службы меня не упрекает и душа моя покойна». Начальник штаба ЧФ контр-адмирал Мелихов добился для Яцына реабилитации и компенсации за нанесённые обиды: он возвратился полковником на военную службу с зачислением проведённых за решёткой лет в служебный стаж.
Позже нашёлся ещё один отважный человек – купец 1-й гильдии Василий Коренев, который в адресованном императору письме решился указать на заговор злоумышленников в деле отравления Казарского. Вначале ему было приказано держать язык за зубами, а вскоре, будучи здоровяком, он умер внезапно от апоплексического удара – после этого никто в городе уже не помышлял об обличениях.
С одной стороны, Николай I хотел наказать казнокрадов; с другой - спускает всё на нет, дозволив лишь попугать мошенников. Почему? Поначалу из-за смерти брата Александра I и ведения дел декабристов, затем помешали военные действия трёх батальных кампаний, также сказывалась благодарность Грейгу за неучастие в восстании 1825г. И всё же «стоит лишь удивляться лояльности Николая I, который отказался от арестов и судов и, стараясь не привлечь внимания Европы, ограничился организацией операции по разгону грейговской камарильи только в 1833. При этом Грейг ещё и выторговал у императора для себя и Критского «ограждение от всех возможных расследований за все годы воровства! Николай согласился». Почему? Можно вполне предположить, что, во имя спасения черноморских коррупционеров, были привлечены весьма солидные силы из числа международных банкиров и самого Ротшильда. «Сворованного уже не вернуть, а ухудшать внешнеэкономическое положение государства из-за нескольких мерзавцев было глупо».
«Дальнейшая эпоха в истории ЧФ по справедливости называется Лазаревской, - пишет В.Шигин. По словам Истомина, «для всех, носивших морской мундир, Лазарев казался божеством». В Англии его называли «первым моряком своего времени». По флотскому опыту, личным качествам, организаторскому и педагогическому таланту, неподкупности, кристальной честности и авторитету у моряков страны и всего мира равного Лазареву тогда в России не было. Это и определило его новое назначение. По словам В.В.Шигина, Лазарев «совершил главный свой подвиг – одолел черноморскую мафию». Заслуги Лазарева в деле укрепления ЧФ и воспитания моряков чрезвычайно велики.
Отныне в Николаеве суда и корабли закладывались и спускались теперь на воду ежегодно, их качеством, прочностью и отделкой восхищались за рубежом; казённые верфи модернизировались, матросы обучались; флот нёс крейсерскую службу, доходя до берегов Кавказа, срывал контрабандные перевозки англичан и турок для горцев, высаживал морские десанты. Если за 45 лет существования Николаевское адмиралтейство построило 14 линейных кораблей, то при Лазареве за 18 лет было спущено на воду 17 линейных кораблей и свыше 150 других судов, их качеством восхищались за рубежом. В Севастополе установили береговые батареи, доки и мастерские; построили казармы для флотских экипажей. В Николаеве возведено 59 построек различного назначения, в том числе и канатный завод, специальную пристань для постройки судов, каменные трёхэтажные казармы для флотских чинов на 6 000человек (Лазаревские), построены новые мастерские: конопатная, плотничная, купорная, паяльная, брандспойная, фонарная, такелажная, артиллерийская и другие. Во время губернаторства Лазарева в Николаеве впервые шестьдесят улиц города получили свои названия. По решению закончившей работу в 2016г. городской комиссии по переименованию улиц имя величайшего грабителя Причерноморья Грейга в топонимике города будет звучать трижды; о Лазареве – молчок, только по-прежнему к бюсту на адмиральской аллее переед музеем судостроения николаевцы будут нести Лазареву цветы.
«Битва призраков» - так называется последняя глава книги Шигина, повествующая о пиаркампании по реабилитации имени Грейга.
Великосветский Петербург откровенно игнорировал Юлию Грейг, не приглашая в салоны и на балы, а рассказы об отравлении Казарского и махинаторах ЧФ стали острой приправой к светским пересудам. Когда началась в стране денежная реформа, Грейг очень хотел в ней участвовать, чтобы добраться до российского золота. Но министр финансов граф Канкрин, наслышанный о его черноморских делах, наотрез отказал адмиралу. Лея после смерти Грейга сделала всё возможное, чтобы её дети пошли служить не по морской, а по финансовой линии - её мечты полностью воплотились в жизнь. Старший сын Самуил сделал головокружительную карьеру на финансовом поприще: в 1866 году он заместитель, а с 1878- министр финансов России, по словам С.Ю.Витте, «один из наиболее слабых министров финансов». В том же министерстве работал и младший сын Василий. Дочь Юлия вышла замуж за тайного советника Штиглица, брата банкира царского двора. «Банкирский дом Штиглица стал крупнейшим в России, а вскоре и в Европе. К 60-м годам XIX века семейство Грейгов-Штиглицев фактически контролировало все финансы Российской империи, подмяв под себя и министерство, и самого императора» (В.Шигин).
В 70-х гг. «Грейги начали кампанию по реабилитации отца, пытаясь замести следы одного из грандиознейших разграбителей России. Много золота было брошено на пиаркампанию». Была и конкретная цель – добиться официального признания законности брака Грейгов. Для Юлии Михайловны это имело принципиальное значение – её личную победу в долгой борьбе за свой социальный статус. Сыновьям нужна была законность брака родителей даже задним числом, так как это считалось обязательным для людей первого эшелона власти в империи. Было напечатано много грязных статей и книг, порочащих Лазарева и восхваляющих Грейга. Апофеозом всей прогрейговской кампании стала установка памятника Грейгу в Николаеве. «Сыновья не без труда добились разрешения на установку, мать утвердила эскиз, сыновья и зятья оплатили все работы и материалы, размещение многочисленных гостей, множество банкетов». Смешно звучат восторженные уверения Крючкова об установлении памятника по инициативе благодарных горожан и на народные средства.
Открытие памятника 21.05.1873г. обставляется как событие всероссийской важности. Для Юлии Михайловны это был день торжества над врагами. На открытие собралось всё семейство Грейгов и Штиглицев, представители еврейской диаспоры и банкиры, прибыл великий князь Константин, который обещал переговорить с братом-императором о законном статусе брака Грейгов. Вскоре, хоть и через 30 лет после смерти адмирала, брак был узаконен. «Это был апофеоз многолетней и многомиллионной кампании посмертной реабилитации адмирала Грейга».
В 1922 году памятник Грейгу был демонтирован и несколько лет валялся лицом вниз, после войны бронзовая фигура была переплавлена. Жаль: место снесённым памятникам - в музейном дворике. Постамент обтесали для памятника Ленину, но он оказался с характером: свергал лжегероев. Вскоре не стало и постамента. Говорят, свято место пусто не бывает. Было бы справедливо, если бы здесь николаевцы поставили памятник великому и простому человеку – нашему земляку Владимиру Далю.
В XIX веке Европа вела яростную финансовую войну против России, убирая с пути опасного конкурента. Несмотря на отчаянное экономическое положение, николаевская Россия была могучим государством, победившим в 3-х войнах Персию, Турцию, Польшу. На фоне общегосударственной отсталости в стране повсюду процветали взяточничество и казнокрадство, коррупция и подлоги. Известно высказывание Николая I наследнику Александру: «В России не воруем только мы с тобой, Саша!» Но Черноморский флот всё же очень выделялся размерами коррупции на фоне всей остальной России. Треть государственного бюджета шла на армию и флот, и «более половины флотского бюджета уплывало налево - громные суммы уходили в Николаев и навсегда там исчезали» (В.Шигин). Почему же, зная о казнокрадах, Николай I проявлял попустительство или бессилие?
Многое, предполагает В.Шигин, объясняет случай с Герценом, который в Париже активно занимался антироссийской деятельностью, при этом жил за счёт труда своих крепостных. Когда же разгневанный император объявил имущество эмигранта-революционера конфискованным, за незаконного сына русского помещика неожиданно вступился сам Джеймс Ротшильд, «царь иудейский». В гневном письме императору он требовал вернуть Герцену его крепостных, в противном случае грозил отказом в международном кредите. И Николаю пришлось смирить свою гордыню. Отныне Герцен, свидетельствует историк, становится главным агентом влияния Запада, и до конца своих дней он усердно отрабатывал свои деньги перед кланом Ротшильдов, начав идеологическую обработку российской интеллигенции и студенчества перед Крымской войной. Вот цитата из его статьи «С того берега»: «Когда не могут все жить хорошо, пусть живут несколько, пусть живёт один за счёт других, лишь бы кому-нибудь было хорошо и широко».
С домом Ротшильдов поддерживал самые тесные отношения и авторитетнейший николаевский купец Рафалович. А проекты Грейга субсидировал банкир Герш Мовшович - представитель дома Ротшильдов в Одессе. Такая поддержка придавала уверенности Грейгу в безнаказанности за проведение незаконных финансовых операций. По мнению автора книги, происходившие в то время события в жизни ЧФ во многом подвели страну к будущей катастрофе в Крымской войне.
Историографы весьма положительно оценивают первый период руководства ЧФ Грейгом - человеком достаточно либеральным и бескорыстным, при этом внушаемым, злопамятным и упрямым. В начале своего командования Грейг не имел прямого отношения к финансовым кругам. Разительный контраст представляют последние годы его правления. Адмирал практически самоустранился от руководства флотом, передав всё в руки своей супруги и ближайшего окружения. Историк уверен, что огромнейший вред, нанесённый Российскому государству при попустительстве Грейга и самом непосредственном его участии, увы, не идёт ни в какое сравнение с тем, что он успел сделать хорошего.
По замыслу Николая I Россия должна была иметь третий флот в мире, уступая лишь Франции и Англии, поэтому в 20-30-х годах ежегодный финансовый оборот ЧФ составлял 8-12 млн. рублей золотом. На эти миллионы, свидетельствует писатель, как мухи на мёд, стремились отовсюду расторопные поставщики, участвуя в ожесточённой финансово-экономической войне: то была смертельная схватка старой греческой торговой мафии с молодой еврейской за передел сфер влияния в Черноморском регионе.
Едва Лея переехала в дом Главного командира, как в Николаев кинулись и толпы её алчных соплеменников, которым новая полуцарица Причерноморья помогла прибрать к рукам все поставки флоту корабельного леса, а затем и другие направления хозяйственной деятельности. «Женщина-купец – о таком в России и не слышали!»- звучит воклицание. «Не любовь, а выгода, положение в свете, богатство, влияние и власть – вот что двигало помыслами этой циничной и предприимчивой женщины. Что и говорить, торговка из Могилёва сорвала джекпот!» - утверждает писатель и выдвигает гениальное предположение: их встреча была тщательно организована и срежиссирована еврейскими купцами-миллионщиками, которые вполне могли подобрать соответствующую даму без комплексов, проинструктировать её, помочь отправить прямиком в кабинет, а потом и в постель закомплексованному Грейгу. Адмирал испытал чувство полного счастья, и с этой минуты всё остальное было для него уже вторичным. Если так, то Лея по полной программе вполне оправдала оказанное ей доверие предприимчивых и дальновидных купцов: из 52 подрядчиков ЧФ с 1813 по 1830 годы 30 были евреями фамильных кланов; с подачи Леи их торговая община оказалась в гораздо более выгодных условиях, чем русские и греческие. Об этом пишут и В.Шигин, и Ю.Крючков, по-разному комментируя изложенные факты.
Вскоре русские купцы были вытеснены, а греческие потеснены на третьестепенные роли. Прибыль их превышала все мыслимые проценты. Это носило вызывающий характер. Грейг новым друзям Леи оказывал открытое покровительство, «лоббировал» их интересы. Адмирал стал ширмою в умелых, алчных и цепких руках. Что и говорить, если «сам командир флотом и портами являлся одновременно…председателем Николаевского ссудного банка! Преуспевающий банкир! Лучшего прикрытия для финансовых махинаций придумать было просто невозможно!» Власть управительницы ЧФ Леи Грейг была поистине безгранична. Месть могла настигнуть кого угодно.
Попал в опалу и В. Даль. Автор пишет, что стихи Даля вызвали у Грейга ярость неописуемую. Куда подевалась маска европейского либерала. Отчаянно смелое стихотворение было прямым обвинением грейговскому беспределу. «По-мальчишески нелепо? Возможно, да! Но что ещё мог сделать мичман? Он вышел на бой с кликой с открытым забралом и уже только за это достоин нашей памяти».
Автор возмущённо пишет, что Ю.С.Крючков, чтобы отвлечь внимание от истинной причины написания эпиграммы, пытается самым бессовестным образом извратить события, по которым молодой мичман мог решиться на столь отчаянный поступок, как сатира на адмирала и его любовницу. Истинная причина весьма прозрачна – фантастическое воровство и беспредел грейговской банды. Профессор же утверждает, что Владимир Даль попросту был влюблён в Юлию и добивался её расположения, «рассчитывая на легковесное прошлое». Храня верность адмиралу, Юля якобы дала резкий отпор самовлюблённому мичману, чем задела нездоровое честолюбие Даля, и он решил отомстить, и «сделал это продуманно, жестоко и мерзко», ибо «без мотивации оскорбить женщину может только троглодит, ущербный ублюдок, но Даль им не был». Отлично зная, что всё было далеко не так, историк преднамеренно оскорбляет В.И.Даля. Шигин констатирует: «Даль представлен Крючковым как злобный параноик, который стремится ни за что ни про что оклеветать и оскорбить идеальную женщину Лею только за то, что она отвергла его грязные домогательства. За такие необоснованные и мерзкие обвинения в былые времена били канделябром».
Бездонной кормушкой для черноморских хищников стало кораблестроение и порты, внешнеторговый оборот и экспорт пшеницы. По данным одесского краеведа Р. Александрова, экспорт хлеба из одного лишь одесского порта был больше, чем из всех портов США; список богатейших одесских купцов включал 121 фамилию, при этом размеры коррупции и воровства были фантастическими; экспорт зерна из России в 1817г. официально составлял 143,2 млн. пудов, в 1824 – 11,9 млн. пудов. С 1820 по 1822-й годы дефицит бюджета вырос с 24,3 млн до 57,6 млн.рублей. Ежегодно казна не досчитывалась миллионов рублей, которые потоком растекались по карманам местных воротил-купцов, продажных чиновников и флотских начальников. Лучшие казённые верфи отдавались в частные руки за символические деньги Шлеме Рафаловичу, захватывались торговые рынки, прежде всего, хлебной и угольной морских линий. Частное судостроение буквально обдирало государство, при этом в Херсоне кораблестроение уничтожалось. Ни количество кораблей, ни качество их постройки ни в коей мере не соответствовали отпускаемым на это деньгам. «Взвинчивая цены на постройку судов, Грейг всегда завышал количество просимых денег как минимум в полтора раза и без отчётности. Миллионы исчезали один за другим без всякого следа. К концу своего руководства Грейг довёл ЧФ до самого бедственного состояния. Флот практически не выходил в море, новые корабли сгнивали в порту, не сделав порой ни одной полноценной кампании. При этом адмирал требовал всё новых и новых денег на постройку обречённых на сгнивание кораблей. «Шло первичное накопление капитала будущими банковскими воротилами мира» (В.Шигин).
Существует ещё одна обнародованная писателем тайна отечественной истории. Потеряв чувство реальности, черноморские «мафиози» захотели полной независимости от центральной власти, создания военизированной автономии. Если раньше Петербург волновали вопросы экономической вакханалии на Чёрном море, то теперь проблема стала переходить в политическую плоскость. В 1826 году Грейг впервые решился на открытый шантаж, требуя вознаграждения за неучастие в мятеже 1825года. Тогда император проявил завидную выдержку и требования «черноморской мафии» проигнорировал. В 1831 году зарвавшаяся «большая четвёрка»: Юлия, Критский, Серебряный и Рафалович - реорганизовали по собственному проекту флотские управленческие структуры, а Грейг поставил Николая I перед фактом. Отныне абсолютно всё единолично на флоте решал только Критский, отчитываясь официально лишь перед Грейгом и фактически – только перед Юлией. Задуманная схема полного выкачивания государственных денег в свой карман стала реальностью. Уверовав в свое всемогущество, Грейг из Николаева начал создавать собственную столицу, своеобразный Юлиополь. И вдруг в 1832 году Морское министерство в отчётных документах по ЧФ находит расхождения на сотни тысяч рублей, но Грейг демонстративно отказывается что-либо объяснять, пытаясь «горлом» отбить наскоки министерских чиновников - ему не указ сам император! Грандиозный скандал совпадает с ревизией Казарского в Одессе и циничным его убийством. «Результаты вскрытых Казарским хищений и недостач говорили уже не столько о воровстве, сколько о подрыве всего экономического могущества России». Результаты проверки бесследно исчезли, резонансное убийство так и не было раскрыто.
Анализируя документы и факты, автора посещает ужасная, трудно вообразимая мысль: как только на черноморском горизонте появлялись служащие и даже сам император с целью произвести финансовую проверку, эти потенциальные ревизоры странным и скоропостижным образом умирали. Шигин приводит примеры таких таинственных случаев.
В 1825 году Александр I затеял поездку на юг, чтобы лично проинспектировать Южную армию и ЧФ с портами. Местом своего пребывания он выбрал Таганрог, где намеревался проверить порт. Результаты высочайшей инспекции смогли быть непредсказуемы. Следовало устранить императора – он вдруг умирает. Последним, кто видел императора здоровым, был Грейг. В дневниковых записях царицы-матери вначале исчезают страницы с описанием последних дней жизни сына, потом Николай I и вовсе сжигает дневник, где можно было найти объяснение этой скоропостижной смерти. Автор очень убедительно доказывает возможность отравления императора заинтересованными особами.
В книге описывается не менее загадочный инцидент 1829г. в Петербурге, где в Морском министерстве образовалась весьма авторитетная «антигрейговская партия»: адмирал Г.А.Сарычев, генерал-интендант В.И.Головин и начальник морского штаба А.С.Меншиков. Первая атака новой команды на грейговскую камарилью началась в начале 1830 года. Противник для Грейга был слишком опасен, и надо было срочно что-то предпринимать. Дальше происходит нечто весьма неожиданное: 30.07 и 8.08 скоропостижно умирают Сарычев и Головин. Меншиков в столице отсутствовал. «Без всякого расследования списали на смерть от холеры и сбросили в засыпанную известью братскую могилу - эти смерти отсрочили неизбежное на несколько лет».
Несказанно повезло только неутомимому разоблачителю воровства, творимого в Николаеве, бухгалтеру ЧФ Яцыну. После «подставной», «дружеской» проверки в 1827г. суд удалил Яцына со службы как клеветника. Грейг посадил его в гауптвахту на 3 года. Но Яцын не унимался, дело пересмотрели в 1836г., но за давностью времени прекратили, конечно же, после очередной душераздирающей слезницы Грейга на имя императора, писать которые адмирал был непревзойдённым мастером, например: «Возможно ли думать, что я смел в чём-либо обмануть всемилостивейшего моего государя, когда вся моя жизнь доказывает неусыпное старание к отвращению зла и строгому соблюдению казённых выгод? Совесть моя по делу службы меня не упрекает и душа моя покойна». Начальник штаба ЧФ контр-адмирал Мелихов добился для Яцына реабилитации и компенсации за нанесённые обиды: он возвратился полковником на военную службу с зачислением проведённых за решёткой лет в служебный стаж.
Позже нашёлся ещё один отважный человек – купец 1-й гильдии Василий Коренев, который в адресованном императору письме решился указать на заговор злоумышленников в деле отравления Казарского. Вначале ему было приказано держать язык за зубами, а вскоре, будучи здоровяком, он умер внезапно от апоплексического удара – после этого никто в городе уже не помышлял об обличениях.
С одной стороны, Николай I хотел наказать казнокрадов; с другой - спускает всё на нет, дозволив лишь попугать мошенников. Почему? Поначалу из-за смерти брата Александра I и ведения дел декабристов, затем помешали военные действия трёх батальных кампаний, также сказывалась благодарность Грейгу за неучастие в восстании 1825г. И всё же «стоит лишь удивляться лояльности Николая I, который отказался от арестов и судов и, стараясь не привлечь внимания Европы, ограничился организацией операции по разгону грейговской камарильи только в 1833. При этом Грейг ещё и выторговал у императора для себя и Критского «ограждение от всех возможных расследований за все годы воровства! Николай согласился». Почему? Можно вполне предположить, что, во имя спасения черноморских коррупционеров, были привлечены весьма солидные силы из числа международных банкиров и самого Ротшильда. «Сворованного уже не вернуть, а ухудшать внешнеэкономическое положение государства из-за нескольких мерзавцев было глупо».
«Дальнейшая эпоха в истории ЧФ по справедливости называется Лазаревской, - пишет В.Шигин. По словам Истомина, «для всех, носивших морской мундир, Лазарев казался божеством». В Англии его называли «первым моряком своего времени». По флотскому опыту, личным качествам, организаторскому и педагогическому таланту, неподкупности, кристальной честности и авторитету у моряков страны и всего мира равного Лазареву тогда в России не было. Это и определило его новое назначение. По словам В.В.Шигина, Лазарев «совершил главный свой подвиг – одолел черноморскую мафию». Заслуги Лазарева в деле укрепления ЧФ и воспитания моряков чрезвычайно велики.
Отныне в Николаеве суда и корабли закладывались и спускались теперь на воду ежегодно, их качеством, прочностью и отделкой восхищались за рубежом; казённые верфи модернизировались, матросы обучались; флот нёс крейсерскую службу, доходя до берегов Кавказа, срывал контрабандные перевозки англичан и турок для горцев, высаживал морские десанты. Если за 45 лет существования Николаевское адмиралтейство построило 14 линейных кораблей, то при Лазареве за 18 лет было спущено на воду 17 линейных кораблей и свыше 150 других судов, их качеством восхищались за рубежом. В Севастополе установили береговые батареи, доки и мастерские; построили казармы для флотских экипажей. В Николаеве возведено 59 построек различного назначения, в том числе и канатный завод, специальную пристань для постройки судов, каменные трёхэтажные казармы для флотских чинов на 6 000человек (Лазаревские), построены новые мастерские: конопатная, плотничная, купорная, паяльная, брандспойная, фонарная, такелажная, артиллерийская и другие. Во время губернаторства Лазарева в Николаеве впервые шестьдесят улиц города получили свои названия. По решению закончившей работу в 2016г. городской комиссии по переименованию улиц имя величайшего грабителя Причерноморья Грейга в топонимике города будет звучать трижды; о Лазареве – молчок, только по-прежнему к бюсту на адмиральской аллее переед музеем судостроения николаевцы будут нести Лазареву цветы.
«Битва призраков» - так называется последняя глава книги Шигина, повествующая о пиаркампании по реабилитации имени Грейга.
Великосветский Петербург откровенно игнорировал Юлию Грейг, не приглашая в салоны и на балы, а рассказы об отравлении Казарского и махинаторах ЧФ стали острой приправой к светским пересудам. Когда началась в стране денежная реформа, Грейг очень хотел в ней участвовать, чтобы добраться до российского золота. Но министр финансов граф Канкрин, наслышанный о его черноморских делах, наотрез отказал адмиралу. Лея после смерти Грейга сделала всё возможное, чтобы её дети пошли служить не по морской, а по финансовой линии - её мечты полностью воплотились в жизнь. Старший сын Самуил сделал головокружительную карьеру на финансовом поприще: в 1866 году он заместитель, а с 1878- министр финансов России, по словам С.Ю.Витте, «один из наиболее слабых министров финансов». В том же министерстве работал и младший сын Василий. Дочь Юлия вышла замуж за тайного советника Штиглица, брата банкира царского двора. «Банкирский дом Штиглица стал крупнейшим в России, а вскоре и в Европе. К 60-м годам XIX века семейство Грейгов-Штиглицев фактически контролировало все финансы Российской империи, подмяв под себя и министерство, и самого императора» (В.Шигин).
В 70-х гг. «Грейги начали кампанию по реабилитации отца, пытаясь замести следы одного из грандиознейших разграбителей России. Много золота было брошено на пиаркампанию». Была и конкретная цель – добиться официального признания законности брака Грейгов. Для Юлии Михайловны это имело принципиальное значение – её личную победу в долгой борьбе за свой социальный статус. Сыновьям нужна была законность брака родителей даже задним числом, так как это считалось обязательным для людей первого эшелона власти в империи. Было напечатано много грязных статей и книг, порочащих Лазарева и восхваляющих Грейга. Апофеозом всей прогрейговской кампании стала установка памятника Грейгу в Николаеве. «Сыновья не без труда добились разрешения на установку, мать утвердила эскиз, сыновья и зятья оплатили все работы и материалы, размещение многочисленных гостей, множество банкетов». Смешно звучат восторженные уверения Крючкова об установлении памятника по инициативе благодарных горожан и на народные средства.
Открытие памятника 21.05.1873г. обставляется как событие всероссийской важности. Для Юлии Михайловны это был день торжества над врагами. На открытие собралось всё семейство Грейгов и Штиглицев, представители еврейской диаспоры и банкиры, прибыл великий князь Константин, который обещал переговорить с братом-императором о законном статусе брака Грейгов. Вскоре, хоть и через 30 лет после смерти адмирала, брак был узаконен. «Это был апофеоз многолетней и многомиллионной кампании посмертной реабилитации адмирала Грейга».
В 1922 году памятник Грейгу был демонтирован и несколько лет валялся лицом вниз, после войны бронзовая фигура была переплавлена. Жаль: место снесённым памятникам - в музейном дворике. Постамент обтесали для памятника Ленину, но он оказался с характером: свергал лжегероев. Вскоре не стало и постамента. Говорят, свято место пусто не бывает. Было бы справедливо, если бы здесь николаевцы поставили памятник великому и простому человеку – нашему земляку Владимиру Далю.
Зоя Шаталова,
учитель методист
По материалам: https://novosti-mk.org/
